Солженицын умер так, как хотел
[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8]Что он фанат — себя, своей работы. Но это оказалось не так. Меня потрясла степень его открытости. И еще то, что он, проведя 20 лет вне России, всегда говорил “мы”, “у нас”. Он не считал себя эмигрантом, не признавал этого слова в отношении себя. Его выгнали из страны, выдворили, но он не любил вспоминать это.
В 1996 году Александр Исаевич предложил мне сотрудничать по премии, которую задумал. И мы писали устав, приглашали жюри. Причем именно он составил список людей, которые вошли в жюри. Но, заметьте, он лично никого из них не знал — он только читал их работы, уважал и сам лично позвонил, чтобы пригласить к сотрудничеству Валентина Непомнящего, Павла Басинского, Бориса Любимова… У меня сохранились все протоколы, и я могу клятвенно заверить, что это была в высшей степени демократическая премия, демократические обсуждения. А Александр Исаевич был самый упорный и дотошный читатель: в протоколах хранятся все его разборы.
— С чего началась ваша книга о нем? Насколько я знаю, Александр Исаевич был категорически против прижизненной биографии.
— Да, он так и говорил: “Я не хочу прижизненной биографии”. В 2000 году я все-таки задумала книгу — не биографическую, а об его историко-литературном творчестве. И вот с чем я столкнулась — с огромным количеством клеветы и лжи буквально по всем этапам его жизни. Какой период ни возьми — столько грязи! Я была настолько потрясена, что сказала об этом Александру Исаевичу, а он мне: “На меня врут, как на мертвого”.
— Страшно слышать такое, но конкретно, пожалуйста.
— Писали, что не воевал. Не было лагерей. Не болел раком, а придумал это все, чтобы украсить свою биографию. Чтобы опровергнуть эту ложь, я посылала запросы в военные архивы и получила военную характеристику с описанием его звукобатареи (это артиллерия) и подтверждение, за что и когда получил ордена Отечественной войны, Красной Звезды. У меня есть документы от врачей из Ташкента, его рентгенограммы…
Я приезжала к нему в Троице-Лыково с диктофоном к 10 утра и уезжала в 8 вечера. Так мы и работали. Конечно, был перерыв на обед. Кстати, когда первый раз его жена Наталья Дмитриевна пригласила меня к столу, Александр Исаевич спросил: “Неужели вы целый час будете есть?” В этом он был весь — терпеть не мог попусту терять время.
— Великий человек всегда кажется святым. И кажется, что в быту он такой же. А каким вы запомнили Солженицына?
— Простым. Совсем не праздным, не куртуазным, не светским. Этого он терпеть не мог. Я даже знаю, что если бы при работе над книгой я спросила его: “Расскажите про свое детство”, — то точно не получила бы никакого ответа. Я должна была все знать про детство и только уточнять детали. Если бы я этого не поняла, не пристроилась бы к его образу жизни, у меня бы ничего не получилось. Своей первой жене он когда-то сказал: “Я — это моя работа”. И это была правда.
Марина РАЙКИНА.
КАК УХОДИЛ КЛАССИК
Как стало известно “МК”, Александр Исаевич почувствовал недомогание поздно вечером в воскресенье. Супруга писателя Наталья Дмитриевна немедленно вызвала “скорую помощь” в частное владение на 1-й Лыковской улице.